История Молдавского государства и его языка. Краткий очерк. Часть II.

Этот же «русский водораздел» пролегает между учеными и когда речь заходит о проблеме названия государственного языка Молдовы: следует его называть молдавским, в соответствии с законодательством, или румынским, как об этом пишут начиная с 1990 г. молдавские филологи. Эта проблема еще более политизирована, чем предыдущая, и корни ее уходят отнюдь не в 1990, 1940, 1918 или даже 1859 г., как это может показаться, а во времена куда более давние. Мы можем условно датировать ее возникновение 1400 г., когда Мирча чел Бэтрын отстранил от власти молдавского господаря Югу. В 1429 г. господарь Валахии Дан II совершает новое нападение на Молдову, но его армия была разбита Александру чел Бун и выброшена из пределов Молдовы. Но это было лишь первое столкновение этих двух стран, а по сути, двух различных направлений исторического, культурного и политического  развития. Мы не оговорились, употребив столь масштабное сопоставление, и ниже приведем тому соответствующие доказательства.

За первым столкновением последовали еще множество других. Уже осенью 1430 г.  Дан II совершает вторую попытку захватить Молдову, и вновь терпит поражение. Преемник Дана, Влад Дракул в 1431-1433 гг. издал указы, которыми требовал хватать молдавских купцов, находившихся в Валахии (Мунтении), и грабить их.  Новое нападение Валахии на Молдову происходит спустя почти 40 лет, в 1469 г., и на этот раз с неожиданным союзником, прежде часто нападавшим и грабившим Валахию – Турцией. Новоявленные союзники попытались занять Килию, но были разбиты молдавской армией. В дальнейшем Валахия вновь несколько раз нападала на Молдову – весной 1471 г. (потерпела поражение при Сочь), в декабре 1473 г. (вместе с турками ограбили Молдову до Бырлада, за что Штефан в 1474 г. сверг Раду Красивого, господаря Мунтении и заменил его Лайотой Басарабом, который, впрочем, вскоре предал своего благодетеля, и уже в 1475 г. Штефан писал о Валахии как союзнице Турции); в 1476 г., когда валашские отряды сопровождали турок, за что Штефан разграбил в октябре-ноябре 1476 г. Валахию; в 1481 г., когда валашско-турецкая армия была разбита Штефаном при Рымнике; в 1484 г., когда турки с помощью Валахии заняли Килию; в 1485 г., когда турко-мунтянское войско разграбило Молдову до Сучавы, но было разбито Штефаном и бежало из страны; в 1486 г., когда новое турко-мунтянское войско с претендентом на молдавский престол Хронодой было разгромлено Штефаном при Шкее (правда, союзничество не помогло Валахии – с 1492 г. она платила дань Турции вдвое большую, чем Молдова – 8000 золотых);  в 1507 г., помогая Роману, претенденту на трон Молдовы, но были отбиты;  в 1514 г. с претендентом Трифэилэ, но было разбито при Васлуе;  в 1526 г., за что молдавская армия разграбила Валахию и т.д.

Как мы видели, конфликты Молдовы и Валахии были очень частыми. Однако прорумынская историография предпочитает о них не вспоминать, рассказывая только о войнах Штефана с турками, поляками и венграми. Относительно Валахии говорится совсем иное – о неких «постоянных, непрерывных и разносторонних связях» этой страны с Молдовой.  В действительности в молдавских (и не только молдавских) существует очень мало свидетельств о связях Молдовы со своей южной соседкой (кстати, поначалу они даже не граничили – их разделяла Венгрия).

Примечательно и другое обстоятельство – Молдова и Мунтения практически никогда не являлись политическими союзниками, и если участвовали вместе в каких-либо войнах (например, в войне 1683-1699 гг. Турции со Священной лигой при осаде Вены в 1683 г.), то только в силу внешнего принуждения – в данном случае со стороны Турции. И хотя в анналах истории осталось несколько случаев, когда мунтянская и молдавская династии породнились между собой или когда какой-либо господарь правил то в Молдове, то в Мунтении (как, например, Михай Раковицэ или Константин Маврокордат в XVIII веке), все же интересы этих стран почему-то всегда очень различались.  Проблема не только и не столько в том, что господари Молдовы и Мунтении взаимно пытались сместить неугодных им господарей у соседей (это и Штефан чел Маре и Раду чел Фрумос в Мунтении). Нередко также возникали ситуации, когда Мунтения становилась союзницей Турции против Молдовы (некоторые примеры такого рода мы уже привели выше).

Странным и необъяснимым для историков остается тот факт, что в документах господарской канцелярии Молдовы Мунтения впервые упоминается лишь в 1395 г., хотя существовала еще с 1330 г., и в дальнейшем почти не встречается в молдавских хрониках вплоть до Штефана чел Маре. Хотя после прихода последнего к власти в 1457 г. Мунтения (Валахия) стала упоминаться чаще, но в негативном контексте. Штефан говорит о покорности мунтян туркам (1476 г.), именует их коварными, полагает, что они хотят погибели Молдове и т.д. Надо сказать, что и в мунтянских летописях можно встретить немало упоминаний об отрицательном отношении валахов к молдаванам. Так, например, Матей Басараб даже упоминает в 1634 г. о некоей «молдавской дани», которая взималась в первую очередь с молдаван. А Влад Дракул, отец Влада Цепеша, и вовсе рекомендовал «како где молдовене, да их хватати…».

Примечательным, на наш взгляд, является и другое отличие, о котором как-то мало упоминается. Речь о том, что вплоть до 16 века невозможно говорить о какой-то сложившейся летописной традиции в Мунтении. Как отмечал румынский историк П.Панаитеску, «ни одна внутренняя хроника не сохранила истории этой страны (Мунтении) в XIV-XV веках». То же повторяли ряд других румынских авторов (И.Богдан, С.Пушкариу и др.). В то же время Молдова уже в XV-XVI веках располагала множеством хроник и летописей – молдо-немецкой, молдо-польской, Анонимной и т.д. То же продолжилось и в последующие века. Достаточно лишь назвать имена Г.Уреке, М.Костина, И.Некулче, Н.Костина и многих других. Ничего этого нельзя сказать о Мунтении.

Столь же скандальным выглядит и происхождение термина, который должен бы объединять Мунтению и Молдову – слова «румын». Если в Мунтении он воспринимался уже в 18 веке как нечто обычное, о чем свидетельствует, например, стольник К.Кантакузино, то в Молдове слово «rumunie», «rumînie» означало нечто совсем иное – а именно крепостничество, а rumun был обыкновенным крепостным. Поэтому в массовом сознании молдаван этот термин, означавший нечто однозначно отрицательное, не мог закрепиться как самоназвание.

Характерным является и то, что за очень редким исключением, подчеркивая тот факт, что жители обеих стран говорят на одном языке, авторы множества документов самоназвание жителей Молдовы и Мунтении указывают по-разному. Так, Г.Уреке, отмечая многочисленные уже в его время попытки дать одно название народам этих двух стран, писал – «а мы это имя не принимаем и не можем дать нашей стране Молдове, а Стране Мунтении». М.Костин, Н.Костин, И.Некулче и другие подчеркивают, что пишут историю именно Молдовы.

Мы можем долго перечислять такого рода противоречия, но главным для нас остается вопрос – почему столь активно отрицается существование именно молдавского народа и его языка, ведь даже в Европе есть немало близкородственных языков, которые даже и носят одно имя – например, сербскохорватский в Сербии называется сербским, а в Хорватии  - хорватским.

В самом деле, почему? Ведь первые века существования Молдавского государства как будто говорили о возможности другого развития событий. Если документы с момента основания княжества. до 1570-х гг. составлены на славянском языке с редкими вкраплениями молдавских слов (при этом у исследователей не вызывает сомнений, что в народе употреблялся именно молдавский язык), то вскоре после воцарения Петра Хромого (1574 г.) господарская канцелярия переходит в делопроизводстве и издании официальных документов на молдавский язык. Главным здесь, как мы полагаем, является не лингвистический, а политический аспект.

Первопричиной было то, что европейские государства всегда считали господство на Балканах очень важным для укрепления собственного политического влияния. Именно поэтому уже начиная с упомянутой нами войны Священной лиги с Турцией (1683-1699), которая показала Европе, что с Турцией можно успешно бороться, у европейских политиков появляется надежда вырвать Балканы из-под турецкого господства, но при этом не допустить туда Россию. Эта задача была для них особенно важной еще и потому, что контроль над Балканами обеспечивал реализацию давнишних мечтаний Англии, Австрии и Франции – захват в свои руки устья Дуная, главного речного торгового пути Европы,  проливов Босфор и Дарданеллы, которые в те времена были важным морским путем, а также контроль над Средиземноморским бассейном.  На пути к этому стояло несколько препятствий. Кроме постоянных попыток России усилить здесь свое влияние, оставались народы, которые в своем большинстве были либо славянами (сербы, хорваты, словенцы) либо давно ославянившимися тюрками (болгары). Эти народы были, с точки зрения западных политиков, ненадежными политически, они в любой момент могли перейти на сторону России. Поэтому им нужна была балканская страна, которая могла бы противостоять этому славянскому морю, и сохранить себя как неславянское по своей сути государство. Таким государством оказалась Мунтения. Хотя она и находилась в культурном отношении под влиянием сербов и болгар, пользовалась славянским алфавитом, а политически зависела от Турции не меньше, чем Молдова, но оказалась последовательной в своих устремлениях не попасть под влияние России. Так, господарь Мунтении К.Брынковяну (1688-1714) хотя и обещал России помощь в Прутском походе (1710-1711), но обещания не сдержал. Кроме того, пророссийская группировка среди боярства в Мунтении, в отличие от Молдовы, всегда была очень незначительной по влиянию и никакой политической роли не играла. Не случаен поэтому тот факт, что история не фиксирует никаких писем мунтянских бояр или господарей (в отличие от молдавских) к России с просьбой присоединить Мунтению к России.

Ответная реакция западных стран была соответствующей – если не считать неудачной попытки Австрии в ходе войны 1716-1718 гг. захватить Мунтению, которая увенчалась только занятием западной части этой страны – Олтении, да и ту в 1739 г. Австрия вернула Турции, больше никаких попыток европейских стран захватить Мунтению не последовало уже вплоть до создания Румынии в 1859 г. Да и в дальнейшем европейские страны явно поддерживали политические устремления Румынии, политическую основу которой составила именно Мунтения – сначала в 1883 г. по ее просьбе сделали ее участницей Тройственного пакта (Германия, Австро-Венгрия-Россия), затем всячески подогревали в ней устремления вернуть «Бессарабию», в том числе даже в ходе первой мировой войны. Когда же Румыния стала членом Антанты, то ей пообещали вернуть за счет Австро-Венгрии Трансильванию, и – тайно от России – в случае успеха – и «Бессарабию». По итогам первой мировой войны она получила все это плюс южную Добруджу. Недаром ряд политических деятелей Запада, вроде Черчилля, полагали, что именно Румыния выиграла в этой войне больше всех остальных ее участников.

Зададимся вопросом – почему все вышеописанное было позволено Румынии, которая не обладала в Европе ни мощным экономическим потенциалом, сравнимым хотя бы с итальянским, ни политическим весом, ни колониями, ни гигантскими природными запасами и т.д. На наш взгляд, это объясняется той ролью, которая была предназначена странами Запада Румынии – стать его оплотом в «славянском море». И с этой ролью она успешно справлялась. Наградой ей за это от Запада  стали территориальные приращения, о которых мы написали выше.

На этом фоне Молдова заметно проигрывала в глазах Запада Мунтении. Здесь была достаточно сильная пророссийская боярская группировка; были пророссийские господари, были многочисленные обращения молдавской знати и господарей к России с кощунственным с точки зрения Запада призывом принять Молдову под свое крыло; население сравнительно хорошо относилось к российским войскам, хотя последние не брезговали на ее территории ничем, вплоть до грабежей и прямого шантажа сжечь столицу (война 1735-1739 гг.). Отсюда следовал вывод – такая Молдова Западу не нужна. Она должна осознать свою ошибку и присоединиться к стройным рядам врагов России. Так как этого не происходило, то против Молдовы развернулась настоящая война – как в политическом, так и  в культурно-языковом понимании этого слова. Сначала в 1775 г. Молдова теряет Буковину, отошедшую к Австрии. Затем страны Запада молча наблюдают за разделением Молдовы в 1812 г. и попытками отделить от ее восточной части еще южные области (1856 г.); помогают в 1918 г. присоединить ее к Румынии., соглашаются и с отделением от Молдовы в 1940 г. ее исторических причерноморских уездов и Северной Буковины, а ныне, после 1991 г. – значительная часть политического истэблишмента Запада не имеет ничего против отделения от Молдовы и Приднестровья (Заметим, что никаких планов по разделению Румынии в то же время на Западе не строится). Кроме того, обсуждается и идея присоединения Молдовы к Румынии.

Как видим, две со всех точек зрения очень близкие между собой страны, но политическая судьба их оказалась диаметрально противоположной. Не менее различной оказалась и их «лингвистическая» судьба. В Трансильвании к концу XVIII в. одновременно с усилением католической пропаганды среди румын, в г. Блаж была создана первая румынская школа, из которой вышли первые пропагандисты румынской национальной идеи национализма — Самуил Мику-Клайн, Георге Шинкай и Петру Майор.
       Самуил Мику (1745—1806) — автор румынской грамматики, в которой проводилась идея, что румынский язык, как он его называл, является чисто латинским языком. Его перу принадлежат также история дако-румын и брошюра о их римском происхождении. Георге Шинкай (1753—1816) написал хронику румын и соседних народов от времен Траяна до 1739 г. (впервые издана в 1853 г.). Петру Майор (ок. 1753—1821) оставил несколько церковных, исторических и лингвистических произведений. Все трое считаются предшественниками возрождения румынской культуры в Молдавии и Мунтении. Их значение для культуры будущей Румынии стало основополагающим. Они заложили основы идеи о принадлежности единой румынской нации к числу прямых потомков Древнего Рима, и в качестве примера приводили распространенное в Мунтении самоназвание народа – румын, а также о дако-римском характере языка. Вкупе с введенным в 1816 г. филологом Д.Филиппиде термином «Румыния», как территория всех румын, эти два базисных положения стали политическим и научным фундаментом для создания в недалеком будущем румынского государства.

Число сторонников новой теории, приятной для самолюбия любой нации, стало в 1820-1830-е гг постепенно расти, и испытывает настоящий взрыв после 1837 г. Современник тех событий, впоследствии премьер-министр (1863-1865) министр иностранных дел Румынии, историк, академик Румынской АН Михай Когэлничану (1817-1891 гг.) писал в своих мемуарах, что был крайне удивлен стремительным и необъяснимым, как он полагал, в течение примерно 15 лет, внедрением термина «румын» и «Румыния» в общественное сознание (1837-1852 гг.). В соответствии с вновь принятой концепцией в язык начало вводиться все больше латинских слов, хотя графика его еще оставалась кириллической. Вскоре после создания Румынии министр внутренних дел страны И.Гика в 1862 г. специальным приказом запретил делопроизводство на кириллической графике, переведя письменность в Румынии на латинскую графику. Так как значительная часть политического класса Румынии ориентировалась в то время на Францию (часть была и прогерманской, но культурное влияние Германии, принимая во внимание романские корни населения, не могло быть здесь сильным по определению), то  с этого момента начинается активное внедрение в государственный язык Румынии слов преимущественно французского, и в меньшей мере – латинского происхождения. Этот процесс продолжается в Румынии и по сей день, окончательно закрепляя в ней решающую роль культурного присутствия Запада.

Политическая и культурно-языковая ситуация после 1812 г. в крае между Прутом и Днестром, турецкое колониальное название южной части которого – Бессарабия – российские, а затем румынские власти распространили на весь этот регион, стала существенно отличаться от положения в этой сфере в западной Молдове, оставшейся под владычеством Турции. Ввиду того, что население испытывало здесь не французское, а российское влияние,  молдавский (румынский) язык в течение нескольких десятилетий (к 1842 г.) был окончательно исключен при составлении официальных документов, а к 1868 г. было запрещено и его преподавание в учебных заведениях, молдавский (румынский) язык законсервировался в своем развитии и стал воспринимать из иностранных преимущественно русские слова (их было немало и ранее ввиду использования в церквях церковнославянского языка. Однако термин "молдавский язык" использовался в нашей стране как до, так и после русской оккупации 1812 г. Так, еще в 1770 г. выходит в свет «Gramatica moldovenească» архимандрита Макария, в 1771 г. „Alcătuire înaurită” tălmăcită pre limba moldovenească” (переведенная на молдавский язык).В 1789 г. в Яссах вышла работа «Тайна франкмасонов», как указывалось в самой книге, - на молдавском языке. После 1812 г. также продолжали выходить работы, где говорилось о существовании именно молдавского языка (хотя в этот период это уже стимулировалось в политических целях царским режимом). Таковым был, например, Молдавско-российский словарь Я.Гинкулова (1829 г.), «Букоавнэ» (1861 г.) и т.д.

Ряд молдавских бояр в начале 1840-х гг. протестовали против его исключения из делопроизводства. Хотя после исключения молдавского языка из преподавания борьба за его возвращение временно затихла, но после создания в 1905 г. Молдавской национальной партии (МНП) вновь оживилась и сторонникам этой идеи даже удалось добиться в 1907 г. возвращения к церковному песнопению на молдавском (румынском) языке. После Февральской революции в России и установления власти Временного правительства, когда МНП была воссоздана, пункт о восстановлении в правах молдавского языка, введения его в преподавание и делопроизводство, обязанность чиновников знать его был одним из важнейших в политической программе этой партии, который обеспечивал ей определенную популярность среди населения. Эту же идею выдвинул и прошедший 17-18 декабря 1917 г. съезд молдаван в Тирасполе, призвавший объединиться с молдаванами "Бессарабии".
 Термин «молдавский язык" получил, как мы видели, широкое распространение во всех слоях населения Молдовы. Наиболее  подходящее, на наш взгляд, сравнение Молдовы и Румынии здесь может быть с Сербией и Хорватией, которых по-настоящему разделяет только религиозный вопрос (сербы православные, хорваты – католики). Различия в языке находятся на уровне различий диалектов, и многие ученые обоснованно именуют его «сербскохорватским», но при этом в Сербии он зовется сербским, а в Хорватии – хорватским.  

В ходе начавшейся гражданской войны в России вопросы названия языка были временно отложены в сторону. Но в начале 1924 г. группа уроженцев Бессарабии, во главе с Г.Котовским направила несколько обращений союзному руководству с предложением создать молдавскую республику на территории СССР, которая, по их мысли, была бы политическим форпостом СССР на Балканах. Союзное руководство прислушалось к ее доводам, так как они совпадали с его собственными планами. Поэтому уже 12 октября 1924 г., несмотря на сопротивление властей Украины, МАССР была создана. Первоначально в прессе и книгах, издаваемых на ее территории, применялся разговорный молдавский (румынский) язык, используемый на Левобережье Днестра. Так было примерно до 1930 г. Но к началу 1930-х гг. ситуация изменилась, так как советские власти решили найти идеологическое обоснование применению молдавского (румынского) языка. Кроме того, к этому времени завершилась орфографическая реформа, призванная подтвердить это и лингвистически. Главный теоретик этого направления, Л.Мадан издал в том же 1930 г. в Тирасполе работу под названием  «Грамматика молдавского языка». В ней он утверждал, что дореволюционное культурное наследие является якобы «псевдомолдавским», «боярским» и потому-де в нем нет надобности в эпоху социализма. В связи с этим он призвал активно использовать «новые слова» или создавать таковые, если в современном молдавском (румынском) языке они отсутствуют или «являются румынскими».  Под новыми словами он имел в виду приспособленные под молдавское звучание русские слова, или упрощенный их прямой перевод с русского языка (заводоуправление – cîrmozavodnică, кислород – acrariu и т.д.). В соответствии с требованиями этим изобретенным действительно псевдомолдавским языком в МАССР стали издаваться журналы, книги, учебники и т.д. Этому курсу существенно способствовало и статья крупного советского филолога-романиста того времени М.Сергиевского, изданная в 1932 г. под красноречивым заголовком «Против ориентации на фашистскую Румынию».

Однако в том же году эта ориентация внезапно обретает второе дыхание. 2 февраля 1932 г. молдавская письменность в МАССР была переведена на латинскую графику. В 1932 г. Сталин в беседе с первым секретарем ЦК КП (б)У С.Косиором и Председателем Молдавского научного комитета И.Очинским разъяснил, что молдавский и румынский языки и культуры очень близки, и они должны сближаться и далее, чтобы составить в будущем единое социалистическое государство. Но уже спустя 5 лет, когда начали репрессировать по обвинению в заговоре политическое руководство МАССР во главе с Г.Старым, З.Тодресом и М.Вороновичем, им вменяли в вину и "преднамеренную румынизацию молдавского языка". Поэтому 27 февраля 1938 г. латинский шрифт в МАССР был отменен. Сталинское руководство поняло, что он позволяет сблизить балтско-кодымский диалект Левобережья с диалектами Бессарабии, а оттуда уже не столь далеко и до бухарестского наречия.

Упорное следование балтско-кодымскому варианту языка молдаван, являющимся смесью молдавского (румынского), русского и украинского языков,  грубому и малопонятному даже для молдаван правобережья, продолжалось недолго. Вскоре после образования МССР, 16 мая 1941 г. были приняты новые "Правила орфографии молдавского языка", тут же опубликованные в республиканской прессе, которые устранили наиболее грубые коверкания языка.

Судьба молдаван правобережья Днестра разворачивалась в это время не менее драматично. После 1918 г. румынские власти стремились полностью исключить из обращения русский язык, и одновременно внедрить мунтянский диалект, более офранцуженный и  непривычный для молдаван Восточной Молдовы (т.е. между Прутом и Днестром). Осуществлялось это часто грубыми, унизительными для человеческого достоинства методами, включая не только оскорбления, но и даже избиения. Политика, проводимая румынскими властями в крае в этот период, на практике преследовала цель, о которой мы написали выше – вытравить из молдаван всякое славянское влияние, а русское – в особенности, и тем приблизить молдаван к западным образцам.  

 Не будучи в состоянии понять, что языковая политика в частности (и в области культуры в целом) не проводится наскоком, а постепенными, последовательными методами, осуществление которых часто требует многих десятилетий, румынская администрация в крае настроила против себя не только русских и украинцев, но прежде всего молдаван. Поэтому она привела к прямо противоположному результату, нежели тот, который ожидался – на русском языке стали говорить еще больше, чем раньше, а молдавский (румынский) язык в его мунтянском диалекте просто игнорировался. Но что оказалось убийственно для организаторов этой политики – отношение к России почти не изменилось, а количество симпатизировавших новой власти за Днестром даже выросло, хоть и не слишком значительно. Еще более ухудшила положение «прозападных» элементов в крае война 1941-1945 гг., так как после ее окончания в Молдове стал постепенно нарастать поток мигрантов из других регионов СССР, которые в подавляющем большинстве не были молдаванами, а антирумынские настроения укрепились среди молдаван еще более.

Период 1944-1951 гг. можно назвать временем, когда еще продолжалась тенденция ориентации на левобережный диалект молдавского (румынского) языка, заданная в период МАССР. Ее основным проводником был директор Института Истории, Языка и Литературы Молдавского Филиала АН СССР Иван Чебан. В этом он опирался на высказанную еще в 1940 г. теорию академика Н.Державина о том, что молдавский язык – славянского происхождения, а также академика Н.Марра, который учил, что все языки произошли в мире от 4 основных элементов – сал, бер, он, рош, а молдавский – от последнего, Рош, т.е. русского.  В своих статьях Чебан призывал «очищать молдавский язык от чуждых влияний», под которыми понимал исключительно румынские веяния, и внедрять в молдавский язык слова славянского или чисто русского происхождения. Такой молдавский (румынский) язык он именовал «народным литературным языком» и считал, что он должен развиваться в том же направлении и впредь, хотя это и противоречило его романской основе. «Новый», русифицированный молдавский (румынский) язык шел вразрез с речью большинства населения республики, жившей на правом берегу. Кроме того, он явно вызывал сомнения и у ряда филологов республики, которые, скорее всего, довели свое мнение до руководства республики. В результате 3-7 декабря 1951 г. в Кишиневе состоялась выездная сессия Института Лингвистики АН СССР и Института Истории, Языка и Литературы Молдавского филиала АН СССР. В ходе ее Чебан был подвергнут резкой критике коллег, в т.ч. из Москвы. Хотя он не отказался от своего мнения, а только признал, что молдавский язык – все же романского происхождения, но конференция приняла другое решение – впредь ориентироваться на язык Кишинева и его окрестностей.

Таким образом, в отношении филологов к молдавскому (румынскому) языку произошел решающий поворот. Чебан вскоре был отстранен от заведования Институтом, но первые годы после сессии изменений в  языке газетных и журнальных статей не было, за исключением некоторого количества новых слов (как, например, solemn – торжественно).Уже в 1950 г. был опубликован первый сборник стихов молдавского классика А.Донича, с 1953 г. началась публикация серии других – К.Негруцци, К.Стамати и др. А в 1952 г. крупный советский филолог, академик В.Шишмарев и вовсе поставил под сомнение в одной из своих статей существование отдельного молдавского языка. Правда, его тут же поправил директор Института Лингвистики АН СССР В.Виноградов, который указал на возможность существования двух языков с одинаковым лексическим фондом, а на ученом совете Института Истории, Языка и Литературы Молдавского филиала АН СССР в июне 1952 г. позиция Шишмарева была объявлена ошибочной. Однако ряд филологов на сессии лингвистов в Институте Истории, Языка и Литературы 17-19 октября 1955 г. вновь отмечали, что не видят различий между молдавским и румынским языками. На следующей подобной конференции романистов, 19-21 июня 1961 г. в Кишиневе эти идеи были не только повторены, но и углублены предложением перевести молдавскую письменность на латинский алфавит. Но оно не было принято из опасений разжечь в республике прорумынские настроения. Больше того, после съезда писателей в декабре 1965 г., на котором была поднята эта тема, писать о молдо-румынском языковом единстве стало просто опасно. Стало постепенно сокращаться количество книг, изданных в Румынии и появившихся на прилавках молдавских магазинов.

Предпринятые затем партийными властями республики меры по "усилению идеологической борьбы с румынской националистической пропагандой" (1975) или сокращению обменов туристами с Румынией (1978) привели просто к необоснованному уменьшению контактов МССР и Румынии, носившему, к тому же сугубо идеологический подтекст – советским властям нужно было доказать, что молдавский народ все-таки советский, т.е. ближе к русскому и украинскому, нежели к румынскому народу. Эта предпосылка была нелепой и надуманной и была обоснованно раскритикована в ходе начавшихся с июля 1988 г. митингах Демократического движения в поддержку перестройки, и существенно способствовала не только укреплению прорумынских настроений в среде коренного населения Молдовы – молдаван, но и победе правых сил, именовавших себя демократическими, на выборах в Верховный Совет МССР 25 февраля и 10 марта 1990 г.

 Как уже было ранее, о чем уже говорилось выше, победители вновь стали активно внедрять идею о том, что язык коренного населения Молдовы- румынский, а не молдавский, сами они поэтому не молдаване, а румыны, а все румыны должны жить в Румынии. Отсюда ясно вытекала необходимость ликвидации Молдавского государства. Первопричина этого оставалась та же, что и несколько веков тому назад – чрезмерно положительное отношение молдаван к России. Чтобы искоренить это действительно серьезное препятствие, мешающее, кстати, осознанию молдавской нацией себя в качестве самостоятельной, была вброшена «румынская идея».

Однако молдавское руководство ни тогда, в 1990-1991 гг., ни сегодня не смогло противопоставить этой культурной прозападной экспансии никакой ясной программы, которая бы основывалась на подлинно молдавских культурных и национальных ценностях. Все сводилось лишь к молчанию и постепенным уступкам в принципиальных вопросах, либо агрессивным выпадам в адрес Румынии, которые в конце концов обнаруживали своей истинной целью – защитить «славное советское прошлое Молдовы». Мы считаем недостойным ученого скрывать то положительное, что принесла советская власть в 1944 – 1991 гг. – бесплатную медицину, бесплатное образование, значительные социальные гарантии, социальную стабильность в обществе, относительно низкие цены и т.д. Но при этом непреложным был, есть и будет один принцип – Молдова ни исторически, ни в культурном плане, ни даже юридически не может быть и не должна быть с Россией.

Только при осознании этого обстоятельства как населением, так и руководством нашего государства Молдова сможет доказать Западу, что является страной, которая со временем действительно может стать настоящей европейской. Тогда постепенно отпадет и необходимость в объединении с Румынией, так как эта идея во многом основывается на противопоставлении ее с Россией, а действия молдавских властей, часто обращавшихся к Европе для защиты от румынских притязаний, получат подлинную, а не декларативную, как сейчас, поддержку европейского сообщества. В этом мы видим окончательное решение этой острейшей для существования Молдавского государства проблемы.

Руслан ШЕВЧЕНКО, доктор истории